В последние годы в мире заметнее развивается альтернативная экономика, задача которой – приносить пользу как можно большему числу людей. На фоне стремления к осознанному потреблению идея делиться друг с другом вещами, услугами и информацией стала особенно популярной. Чтобы сделать этот обмен справедливым, появился платформенный кооперативизм – движение, которое выступает за демократичное управление интернет-проектами и решение социальных проблем. Виктория Сафронова рассказывает, как это направление появилось в России и чем отличается от шеринговой экономики – уже привычной нам аренды услуг на Airbnb или Uber.
Гражданский кооперативизм
В 2016 году один из главных экологических протестов происходил в Карелии. Местные жители развернули палаточный лагерь в районе Сунского Бора, чтобы защитить его от вырубки. Тогда компании «Сатурн Нордстрой» разрешили разрабатывать карьер и добывать песчано-гравийную смесь в этом месте. Бор был особенно важен для жителей близлежащих деревень – это единственное место, где они могли собирать грибы и ягоды, там росли краснокнижные виды. Среди защитников Сунского Бора были пенсионеры старше 80 лет. Несколько месяцев они дежурили в лесу, иногда при минусовой температуре.
Ситуацию начал регулярно освещать портал Activatica. По мнению участницы проекта Аллы Чернышевой, Activatica сыграла значительную роль в победе активистов – со временем на историю обратили внимание другие СМИ, и после появившегося резонанса новый губернатор региона Артур Парфенчиков отменил решение о вырубке бора. «Activatica – это первый ресурс, который начал системно отслеживать гражданский активизм в России и писать буквально обо всем, что с ним происходит», – говорит Алла Чернышева.
Проект Activatica появился в 2013 году и со временем объединил активистов, которых волнуют застройки парков, стихийные свалки, реновация, снос исторических зданий и другие экологические и урбанистические проблемы в российских городах. Основатель проекта Михаил Матвеев задумал ресурс как площадку, на которой активисты могли бы узнать о проблемах друг друга и способах их решения, познакомиться и перенять опыт. Идея появилась после участия Матвеева в защите Химкинского леса в Подмосковье в 2007-2012 годах. В лагере он познакомился с десятками активистов, которые также отстаивали зеленые зоны в Москве.
«СМИ о них не рассказывали, информации в соцсетях было мало. Мы узнали друг друга почти случайно и задумались, как сделать так, чтобы разрушить этот вакуум и изоляцию. Activatica стала той самой площадкой, на которую люди могли зайти и увидеть: здесь борются за сквер, там отстаивают право на свободный доступ к воде… Мы хотели показать, что происходит с активизмом по всей России», – говорит Матвеев. Окончательно проект решили создавать после смерти журналиста Михаила Бекетова в апреле 2013 года. Газета «Химкинская правда», основателем и главным редактором которой был Бекетов, освещала ситуацию с вырубкой Химкинского леса, выпускала критические статьи. Сам Бекетов был одним из первых журналистов, открыто выступающих против строительства трассы через территорию леса. В 2008 году его избили, он получил инвалидность первой группы и через пять лет умер. «Мы тогда очень четко поняли, что такое цена информации, – говорит Матвеев. – Только после его смерти российские федеральные СМИ стали что-то сообщать о борьбе за Химкинский лес. То есть широкой аудитории о проблеме стали сообщать только после того как человек, который о ней писал, погиб. Мы хотели, чтобы активистам было проще достучаться до аудитории со своей повесткой».
Еще по теме: Activatica.org: как работает сообщество гражданских и экологических активистов
Сейчас пользователи Activatica регулярно освещают проблемы в Москве и Подмосковье, Санкт-Петербурге, Казани, Архангельске, Иркутске и других городах. Пользователи Activatica могут описать редакции проблему – например, если увидят, как вырубают лес, или найдут документ о планах застроить парк – и начать ее обсуждение. Сообщения по одной теме собираются в хронологическую ленту: новости, анонсы акций, мнения. Просмотрев ее, можно увидеть полную картину события: как в Екатеринбурге развивался конфликт против строительства храма на месте сквера или как активисты в Архангельской области защищают станцию Шиес от строительства полигона для вывоза мусора из Москвы. Информацию пользователей проверяют модераторы и редакция.
«Если в начале проекта мы писали буквально обо всем, то сейчас уровень гражданской активности стал намного выше. Охватить все становится просто невозможно, поэтому мы ежедневно отбираем наиболее важные события – наши авторы-активисты помогают сформировать повестку», – рассказывает Алла Чернышева.
Михаил Матвеев называет проект «мостиком между активистами, большими СМИ и экспертами». Activatica – пример некоммерческой платформы, которая объединяет пользователей для решения проблем.
Кооперативные Uber, Airbnb и eBay: как появились аналоги сервисов аренды
Platform cooperative (платформенный кооперативизм) – распространенная на Западе бизнес-модель, которая основана на обмене услугами или товарами между людьми, связанными друг с другом общими интересами. Это взаимодействие происходит через сайт или приложение проекта. Одна из главных ценностей, которую транслирует платформенный кооперативизм, – демократия как элемент управления проектом. Кооператив построен на прямой структуре управления, самоорганизации членов сообщества (в отличие от вертикальной иерархической модели управления, характерной для корпоративной культуры).
Впервые о Platform cooperative начали говорить в 2014 году, когда профессор нью-йоркской Новой школы (New School) Требор Шольц (Trebor Scholz) опубликовал статью «Платформенный кооперативизм против разделяемой экономики» (Platform Cooperativism vs. the Sharing Economy). В основе разделяемой экономики – аренда услуги. Владельцы таких сервисов, как Uber или Airbnb, не имеют своей инфраструктуры. «Они ничего не создали, а просто используют ваши автомобили, квартиры, рабочую силу и, что особенно важно, ваше время», – говорится в статье. Что мешает сотрудникам этих компаний объединиться с разработчиками для создания собственной платформы? «В создании подобного программного обеспечения нет никакой магии – это же не ракетостроение», – пишет Шольц. Так он показывает, что отсутствие посредников в кооперативах помогает участникам получить большую выгоду, чем при работе в компании. Но это не единственная цель объединений.
Сервис People’s Ride, работающий на севере США, позиционирует себя как альтернатива Uber. Он появился в 2015 году, когда несколько водителей объединились для работы с клиентами без посредников. Через год в кооперативе работали 15 человек, каждый из которых был полноправным участником бизнеса. Основатель People’s Ride Мэтью Бэр с самого начала выбрал модель платформенного кооперативизма для того, чтобы вернуть этой работе социальный аспект. В интервью порталу Democracy at Work он заметил, что модель Uber может заставлять водителей чувствовать себя роботами, которые каждую свободную минуту будут стремиться заработать. В People’s Ride водитель может получить до 55% больше за счет одинакового вовлечения в работу компании меньшего количества человек. В People’s Ride хорошо знают своих клиентов и предлагают больше вариантов льготных поездок. «Когда я не знаю, как решить проблему, другой водитель или клиент подсказывают мне идею. В огромной капиталистической компании это не сработает», – говорит Бэр. Водители Uber не получат выгоды от скидки, которую компания сделает клиентам, в то время как водители People’s Ride вместе решат, что делать с дополнительной прибылью. Иногда эти деньги направляют на помощь друг другу или членам семей водителей, часть дохода регулярно перечисляют на социальные проекты в Гранд-Рапидсе (город в штате Мичиган, где работает People’s Ride).
Из желания проявить социальную ответственность появился и другой аналог крупного бизнеса – сервис Fairbnb. В Европе неоднократно проходили акции против Airbnb. Пользователей сервиса обвиняли в завышении цен на аренду жилья для туристов, из-за чего найти квартиру для долгосрочного проживания оказалось сложнее. В Болонье, где основали Fairbnb, студенты протестовали против повышения арендной платы из-за доминирования на рынке Airbnb. Соучредитель стартапа Эмануэле Дал Карло в интервью Forbes объяснил, что Fairbnb задумывали как этический аналог Airbnb, чтобы никто из участников рынка не страдал. «Мы хотим показать, что крупную работу на туристическом рынке можно сочетать с социальной ответственностью. (…) Мы хотим найти рыночное решение, которое откроет возможности для местных сообществ в проблемах, вызванных туризмом», – говорит Дал Карло. Речь идет об изменении городской среды под влиянием туризма. Из-за увеличения арендной платы многие компании были вынуждены переехать из исторического центра. На их местах были открыты бары и магазины с едой на вынос, что превратило жилые кварталы в туристические районы. Для Fairbnb особенно важно, чтобы комнаты и квартиры сдавали их владельцы, а помещения были зарегистрированы по местным правилам. Сервис не взимает плату с хозяев, а комиссию за бронирование платит гость. При этом деньги, 50% от суммы аренды, перечисляют на развитие одного из социальных проектов в городе, например, создание парков (решение принимают местные жители).
В России первые модели платформенного кооперативизма начали появляться в середине 2000-х годов. Разработчик Максим Каракулов, работая над проектами «Хабра», заметил, как активно начинают развиваться онлайн-сообщества. В это время соцсети еще не были достаточно развиты, но пользователи уже активно вели блоги в «Живом журнале» и пользовались «Википедией». «Мы с друзьями поняли, что так же, как люди делятся информацией, они могут делиться друг с другом материальными благами. Нужно только оцифровать этот процесс и показать им», – рассказывает Каракулов.
Так, в конце 2008 года появился «Дарудар», который предложил людям обмениваться подарками. Сначала проект решили запустить только среди друзей, но уже через десять дней, когда его начали обсуждать на «Хабре», число пользователей выросло до тысячи человек. «Оказалось, что люди будто бы ждали этот сервис. Они сразу поняли нашу идею – не продавать, а именно дарить вещи и услуги», – говорит Максим.
Чтобы идея проекта сохранилась, создатели продумали сценарий дарения. Человек, который хочет получить определенный подарок, должен написать в комментариях под постом дарителя, зачем ему это нужно. Например, один из подарков – фитнес-браслет Xiaomi – пользователи просили для своих близких: «Дочь у меня занимается фитнесом, много этим интересуется. Хотела бы пожелать этот ваш дар для нее. Она мне как раз вчера сказала, что такие часы лучше, чем телефон, в котором отображается количество шагов. Поэтому с надеждой пожелаю» или «Пожелаю ваш дар, чтобы внедрять спорт среди мамы – ей давно пора заниматься здоровьем и подобными подсчетами, а гаджет ее бы отлично смотивировал, судя по ее интересу». Даритель сам выбирает, кому отдать вещь, после чего ему напишут благодарность, а история дарений в профиле пополнится. Максим говорит, что такая система позволяет пользователям отличать дарение от отдачи ненужного.
«Дарудар» начинался как некоммерческий проект, но с ростом понадобились деньги на поддержание площадки. Создатели использовали баннерную рекламу, запускали краудфандинг-кампанию. «Сбор донатов в лучшие времена приносил по 20 тысяч рублей в месяц для работы и развития сайта, который ежемесячно посещали 500 тысяч человек, это очень мало. Мы общались с экспертами и все как один говорили: «Если внутри сообщества нет денежного обмена, как вы можете зарабатывать?». Но ввести денежный обмен внутри дарения невозможно – проект потеряет свой смысл», – говорит Максим. Создатели решили сделать несколько платных опций – выражение публичной благодарности за дар и возможность подарить виртуальный подарок. Вместе это приносит около 10 тысяч рублей в месяц, поэтому разработчики думают над другими решениями. «Когда нет модели монетизации, единственный путь развития – волонтерское участие. Чтобы привлечь разработчиков, нужно выложить исходники в открытый доступ и предложить удобную площадку тем, кто хочет поучаствовать в развитии «Дарудар». Для такого проекта развитие при помощи волонтеров – это уже другой уровень организации, но мы надеемся, что люди захотят присоединиться».
Некоммерческим проектам, работающим по модели платформенного кооперативизма, сложно конкурировать с бизнес-аналогами Uber, Airbnb или eBay, отмечает Максим. Но как разработчик он верит в перспективы направления. «Если все развивается по спирали, то вспомните: Интернет начинался с бесплатных вещей. Первые соцсети и онлайн-сообщества строились на той же основе, что и «Википедия». Только позже, когда бизнес поймал эти тенденции, появились технологии для коммерческой основы. Я думаю, что следующий период будет снова связан с созданием платформ и взаимодействием людей на некоммерческой основе. И проекты, которые будут работать в этом секторе, должны будут, в первую очередь, обеспечить доверие между людьми».
Обмен экономики созидания
Платформенный кооперативизм – это составная часть экономики совместного потребления, считает приглашенный преподаватель факультета бизнеса и менеджмента Высшей школы экономики, партнер коммуникационного агентства PR Inc. Яна Осман. В 2010 году экономисты Рэйчел Ботсман и Ру Роджерс представили концепцию Sharing economy в книге What’s Mine Is Yours: The Rise of Collaborative Consumption («Что мое – твое: рост совместного потребления»). «Мы начинаем осознавать, что в объединенном мире мы можем делиться, обмениваться и торговать всем, чем угодно. Мы обмениваемся мастер-классами на различные темы: от приготовления суши до программирования на Skillshare. Мы даже обмениваемся нашими домашними животными на DogVacay. Добро пожаловать в замечательный мир совместного потребления», – сказала Ботсман на конференции TED. Идею о том, что людям удобнее платить за аренду продукта, чем владеть им постоянно, журнал Time назвал одной из изменяющих мир.
В социокультурном контексте идея совместного потребления появилась гораздо раньше выхода книги, отмечает Яна Осман. Среди наиболее интересных кейсов в области sharing economy она выделяет американскую платформу Kiva, на которой кредиторы помогают предпринимателям начать и укрепить свой бизнес. Они выбирают заявку, которую хотели бы профинансировать, и выдают беспроцентный заем (минимальный взнос – 25 долларов). Проект, который был запущен в 2005 году, уже помог 2,8 миллиона предпринимателям из 78 стран получить микрокредиты на общую сумму более 1,3 миллиарда долларов. При этом уровень погашения платежей составляет 96,7%. Основатели Kiva называют своей миссией борьбу с бедностью.
Говоря об эволюции sharing economy в России, Яна Осман выделяет пять этапов:
- Second hand sharing – базовый, предшеринговый этап, на котором люди обменивались одеждой и книгами в библиотеках;
- Torrent sharing – период, когда люди в основном делили онлайн-контент: фильмы, музыку;
- Uber sharing – этап совмещения онлайн- и офлайн-платформ, когда люди начали «шерить» офисы, дома, уборку, транспорт и даже поручения;
- Social sharing – действующий этап, во время которого технологическая уберизация трансформируется в социальную. «Традиционная лестница материального благосостояния разрушается. Богатые бедные – это уже не оксюморон: мы берем комфортную жизнь в аренду нажатием кнопки в мобильном приложении», – говорит Осман;
- Conscious sharing – следующий этап, который потребует от людей большей осознанности и новых действий. «Мы должны будем не строить сами, а создавать условия для того, чтобы построить могли другие. Вдохновить людей быть не пользователями, а соавторами. Получается своеобразная экономика созидания», – считает Осман.
Сооснователь сервиса аренды вещей Rentmania Людмила Булавкина согласна с тем, что создание условий – правильный этап, но сомневается в его реализации в России. «Я занимаюсь предпринимательством девятый год и за это время не встречала примеров, когда массовым становился проект, исходящий снизу, от народа. В основе развивающейся истории всегда есть драйвер движения – а именно предприниматель, который возглавляет и вдохновляет других своим примером», – говорит она.
Для того чтобы определить sharing economy в России сегодня, Людмила Булавкина обращается к определению Российской ассоциации электронных коммуникаций. «По мнению РАЭК, к этому сегменту относятся любого рода коммерческие операции, где одна и та же вещь и услуга проходит более чем через одного пользователя. То есть получается, что к шерингу относятся и доски объявлений – интернет-сервисы «Авито» или «Юла», – говорит она.
Развитие шеринговой экономики напрямую зависит от уровня доходов населения. Шеринг позволяет повысить качество жизни, не оплатив за это полную стоимость, отмечает Людмила Булавкина.
«Сейчас мы видим, что население в России становится беднее. Как бы грубо это не звучало, но это означает, что сегмент шеринга на этом фоне будет возрастать. Шеринг растет от бедности, делая недоступные вещи доступными. Если раньше его основными потребителями были люди, которые выступали за осознанность как образ жизни, отказываясь от владения автомобилями и выбирая комнату на Airbnb вместо номера в отеле, то сейчас шеринг предлагает взять в аренду товары масс-маркета – одежду и даже еду», – говорит Булавкина.
По ее словам, только за последний год в России появились около пяти проектов, связанных с шерингом продуктов, в которых участвуют рестораны, поставщики и частные предприниматели.
Шеринг еды и одежды: как некоммерческие проекты входят в бизнес
Фудшеринг в России начал появляться в 2015 году. Тогда 26-летняя Анна Успенская, компьютерный лингвист, узнала о немецкой платформе Foodsharing.de, которую создал журналист из Кельна Валентин Турн. Работая над фильмом Taste the Waste («Попробуйте отходы»), он заметил, как много ресурсов теряет планета вместе с выбросом еды. Остатками продуктов, которые ежедневно выбрасывают во многих странах Европы, можно было бы накормить голодающих по всему миру.
По данным ООН, каждый день в мире выбрасывают 1,3 миллиарда тонн еды. Анну заинтересовала эта проблема, и она решила узнать, как ее решают в России. Она начала встречаться и с владельцами, администраторами и сотрудниками кафе. «Многие говорили, что остатки еды просто пропадают. Некоторые хотели или даже пробовали найти им применение, но не нашли удобного способа, а тратить на это рабочее время и силы не было возможности. Тогда я поняла, что этот проект нужно делать», – говорит Анна.
В первое время волонтеры «Фудшеринга» просто заходили в различные кафе в Москве и рассказывали администраторам об идее. «Мы спрашивали, остается ли еда, и просили ее отдать для раздачи нуждающимся. В основном нас встречали позитивно, редко отказывались, ссылаясь на недостаток времени. Кого-то просто останавливало то, что это что-то новое и еще непонятное», – рассказывает Анна. Через некоторое время у проекта появились постоянные партнеры, и теперь уже организации сами обращаются к «Фудшерингу». Сейчас основные партнеры проекта – это пекарни, столовые в бизнес-центрах и лавки с овощами и фруктами. Волонтеры проверяют пригодность еды в пищу.
Главное отличие российского проекта от немецкого – в решении сделать его благотворительным. Волонтеры раздают продукты нуждающимся людям, среди которых, например, многодетные семьи. В Германии фудшеринг – экологический проект: еду может получить любой человек, чтобы спасти окружающую среду от лишних выбросов.
Московский «Фудшеринг» сейчас волонтерская организация, которую Анна Успенская хотела бы зарегистрировать как благотворительную. Это позволит проекту, например, заключать договоры с партнерами. По мнению директора благотворительного фонда «Второе дыхание» и основателя сети магазинов Charity Shop Дарьи Алексеевой, некоммерческие организации должны стремиться сотрудничать с бизнесом и позиционировать себя как профессионалов. «Это позволит воспринимать НКО не просто как ребят, которые делают добрые дела, а как людей, которые могут организовывать дополнительные процессы в компаниях и получать за это доход. А полученные деньги организации могут потратить на свои проекты», – говорит она. Эта идея помогла ей войти в НКО-сектор и выстроить эффективную бизнес-модель на основе шеринга одежды.
В 2009 году во время поездки в Гонолулу (Гавайи, США) Дарья потеряла документы и банковскую карту и оказалась в центре для бездомных. «В ситуации, когда у меня не было денег, багажа и знакомых, я столкнулась с системой, в центре которой человек и его потребности. Меня поразило то, что в центре мне выдали бритву и гель для душа – вещи, которые нужны не для того, чтобы выжить, а чтобы просто комфортно себя чувствовать. Оказавшись бездомным, можно было сохранять обычный внешний вид, не превращаясь в запущенного, живущего на улице человека. Одежду можно было выбрать на большом складе, где все было разложено по полочкам», – рассказывает она. Позже Дарья узнала, что в США и Европе сбор использованных вещей и их сортировка для передачи нуждающимся – налаженный механизм. Люди сдают свою одежду, которую перестали носить, в специальные благотворительные магазины. Вещи в хорошем состоянии продают, а деньги направляют на социальные проекты.
Вернувшись в Россию, Дарья решила попробовать этот формат, но только среди знакомых. Она попросила приносить вещи известных брендов, чтобы продать их дешевле и вырученные деньги передать в благотворительный фонд. Одежды, которую люди перестали носить, которым она не подошла или просто разонравилась, оказалось много: если сначала вещи приносили друзья Дарьи и ее знакомые, то через несколько месяцев – люди, которые услышали о проекте случайно. Постепенно начали появляться вещи в состоянии, непригодном для продажи. «Встал вопрос: что с такими вещами делать? Продать их невозможно, выдавать стыдно, а выбросить можно, когда накапливается пара пакетов, но не «Газель». Мы начали искать способы переработки». Так появился первый благотворительный магазин Charity Shop, а также фонд «Второе дыхание».
«Очень многие вещи, которые мы считаем мусором просто за то, что они где-то помяты или имеют какой-то маленький дефект, можно наградить второй жизнью и увидеть в этом красоту, осмысленность и этику совсем другого свойства. Весь бренд об этом – о том, как можно сделать своим что-то, что уже побывало в чужих руках», – объясняет популярность идеи Илья Осколков-Ценципер, основатель журнала «Афиша» и дизайнер, компания которого работает над фирменным стилем проекта.
В 2018 году фонд «Второе дыхание» собрал 300 тонн вещей, а сейчас ежемесячно получает около 70 тонн. Дарья уверена, что этот объем будет расти: кроме частных передач, проект поддерживают магазины, торговые центры и компании, которые устанавливают на своей территории контейнеры для приема одежды. «Мы собираем все – одежду, обувь, аксессуары – и сортируем это, отправляя то, что нельзя использовать, на переработку. Это убыточная для нас история – мы занимаемся переработкой исключительно из социально-экологических ценностей. Чтобы раздавать вещи в хорошем состоянии нуждающимся, у нас должны быть деньги от продажи брендовых», – говорит она.
«Второе дыхание» привлекает к своей работе подопечных других благотворительных фондов. Например, бездомные люди, у которых практически нет возможности трудоустроиться, могут сортировать одежду и получать зарплату. «Получается так называемый шеринг между фондами с точки зрения людей и компетенций. При этом мы не вмешиваемся в повестку друг друга и продолжаем специализироваться на том, в чем разбираемся».
Дарья отмечает, что изначально проект был ей интересен как фандрайзинговый, а не шеринговый. «Это лайфстайл-концепция: когда ты сам хочешь, чтобы у тебя дома не было лишних вещей, мы поможем с этим справиться. Нам почти никто не помогал, но мы и не просили денег. Расходы на склад, логистику и сортировку вещей мы окупаем за счет собственных же продаж». Но когда со временем «Второе дыхание» начали воспринимать как серьезную компанию и полноценного оператора по переработке вещей, компании были готовы частично оплатить работу фонда. «У бизнеса есть выбор – нанять какой-нибудь завод, который просто сожжет вещи (и это будет законной утилизацией), или обратиться к нам и таким образом поучаствовать в благотворительности», – говорит Дарья.
В июле 2019 года она стала победителем в номинации «Социальные практики» рейтинга «30 до 30» журнала Forbes. Для развития НКО в сегменте шеринга Дарья советует организациям четко представить, в чем заключается их конкурентное преимущество, и обратиться с полезным предложением к бизнесу.
Технология доверия
Платформенный кооперативизм – составная часть шеринговой экономики, убеждена Осман. Она называет удачным примером создание локальных кооперативов, которые могут ответить на вызовы местных сообществ. «К сожалению, пока многие кооперативы – это не самостоятельные идеи, а калька с успешных коммерческих проектов. Fairbnb сложно конкурировать с Airbnb. Кроме того, кооперативам свойственны медленные и неэффективные процессы принятия решений, а также обратная сторона эксклюзивности – когда в погоне за удовлетворением собственных целей члены клуба могут пренебрегать потребностями потребителей».
Золотой серединой между шеринговой экономикой и кооперативизмом можно назвать пиринговую экономику (peer-to-peer – равный к равному), которая работает благодаря самоорганизации участников, без иерархической модели управления. Пример – британский проект Landshare, который в 2009 году создал предприниматель Хью Фернли для объединения землевладельцев и начинающих садоводов. Вместе они начали выращивать собственную еду. Через два года после появления на Landshare было зарегистрировано более 60 тысяч человек и организаций – землю предоставляли не только частные собственники, но и футбольные клубы, и даже церкви. Вскоре после запуска проект объединился с сообществом SharedEarth в площадку SharedEarth Globally, которая охватила уже пользователей в США и обратилась к ним с призывом Help us make better use of the planet («Помогите нам сделать планету лучше»).
Выступая на конференции TED, Рэйчел Ботсман назвала секретом шеринговой экономики технологию, которая способна создавать доверие между незнакомыми людьми. Баланс сил на рынке начинает меняться в пользу потребителей, заметила она еще в 2010 году. «Люди вступают в значимые связи, благодаря которым мы заново открываем для себя человечность, которую мы потеряли по пути. Все это происходит через такие площадки, как Airbnb, Kickstarter, Eatsy, которые построены на личных отношениях, а не на безликих транзакциях».
Яна Осман согласна с тем, что доверие – актив любого шеринга. По ее мнению, в России будет все больше утрачиваться доверие к институтам – банкам, правительственным организациям – и возрастать к «незнакомцам» из сферы шеринга. Стоит ожидать, что государство начнет регулировать этот процесс, а также встраивать шеринговые проекты в экономику. Так, каршеринг с выходом на рынок «Делимобиля» стал частью проекта «Московский транспорт» наряду с метро и автобусами. «Все это будет оказывать давление на классических игроков: они будут пытаться противостоять подобным вторжениям, и государству придется лавировать между новым и старым», – считает Осман.
Впрочем, Людмила Булавкина считает, что перед шеринговыми проектами сейчас стоят вызовы, с которыми всегда встречается бизнес. «Важно не пытаться объять весь рынок сразу, а выбрать максимально узкий клиентский сегмент и попытаться на нем заработать, – говорит она. – Угодить всему рынку сразу пока ни у кого не получалось. Предприниматель должен четко понимать, для кого он придумал свой продукт – с этой точки начинается успешный сценарий».
В последние несколько лет появилось несколько объединений нового типа – GovTech и CivicTech. Если проекты платформенного кооперативизма и шеринговой экономики чаще всего представлены как бизнес, задача этих направлений – связать технологии для решения государственных и общественных проблем.
GovTech использует инновации малого и среднего бизнеса, чтобы сделать работу правительства более эффективной. Forbes приводит несколько примеров GovTech-работ – система распознавания лиц на основе искусственного интеллекта, которую используют для безопасности, методы глубокого обучения (deep learning) для улучшения медицинской диагностики и чат-боты для облегчения взаимодействия с гражданами. В ноябре 2019 года в Париже пройдет Summit GovTech, который поддерживает президент Франции Эмманюэль Макрон. На саммите соберутся политики европейских стран и бизнесмены, чтобы обсудить, как новые технологии могут улучшить предоставление общественных услуг.
В отличие от GovTech, бенефициаром CivicTech выступают граждане, а не государства, объясняет брюссельский проект CitizenLab. Проекты в этой сфере создают для того, чтобы люди узнавали о проблемах и объединялись с местными властями для их решения. CivicTech в основном построены на использовании открытых данных. Один из главных примеров – сервисы Open Government (Открытое правительство), которые начали появляться в разных странах для того, чтобы сделать работу правительства более прозрачной для граждан. После открытия этих площадок люди начали объединяться в более локальные – например, сообщества соседей. Проект может одновременно относиться к GovTech и CivicTech-сферам, если его главная цель – решение проблемы.