Депортация детей из Украины — страшная и огромная проблема. Точное число вывезенных невозможно определить, по разным данным это от 6000 до 20 000 человек. На сайте «ДІТИ ВІЙНИ» указывается цифра в 20 000 детей, в то время как уполномоченная при президенте РФ по правам ребенка Мария Львова-Белова говорила о 1500–2500.
Независимая команда активисток и активистов при поддержке Теплицы и «Новой газеты Европа» запустили проект Kidmapping по поиску местонахождения детей, депортированных из Украины. Команда проекта за последние полгода нашла в открытых источниках (например, социальных сетях) более 250 таких точек с различной достоверностью. Теплица поговорила с командой проекта о ценностях, методах работы. Л. и П. — активист*ки и исследовател*ьницы Kidmapping.
Желтые точки — «меньшая вероятность местонахождения детей» или «в какой-то момент там были дети». Это лагеря, университеты, пункты временного размещения. В эти места часто приезжают журналисты пропутинских медиа, берут интервью.
Серые точки — общая база данных вероятных мест, где теоретически могут находиться дети, однако каких-либо данных о том, что они посещали эти места, найдено не было.
Отдача от активизма
Л: До запуска мы начали сотрудничать с организациями, помогающими вывозить детей из России. Но я не могу рассказать истории о том, например, что родители нашли ребенка, вернули домой, потому что мы не можем разглашать информацию, это может быть опасно.
Наш проект довольно сложный эмоционально. Хотя лично я анализирую данные и мне чуть легче отстраниться. Мне дает силы то, что эту работу нужно и важно сделать, это привлечет внимание к проблеме, о которой страшно просто разговаривать. Проект не заканчивается на сайте — это лишь точка входа, а дальше появляются разные цепочки развития событий. Я ощущаю себя частью движения, сражающегося с огромной проблемой.
П: К моменту нашей работы не было ордера от МУС [имеется в виду ордер Международного уголовного суда на арест Путина и Львовой-Беловой по делу о незаконной депортации украинских детей], не было глобальных расследований. Для меня это было очень странно. Только потом появился Йельский отчет, но и он казался не очень реалистичным. Было понятно, что кто-то должен делать работу по возвращению увезенных детей, и мы начали ее делать.
Ценность памяти
П: Мы работаем по открытым источникам, мы никого не взламываем— и даже так помогаем людям, которые, помимо всех ужасов войны, еще и потеряли своих детей. Депортации были и в СССР, эти данные почти невозможно достать, множество людей остались без семейной истории, без понимания, кто они. Наша работа — в том числе попытка зафиксировать преступления в исторической динамике.
Л: Сейчас это не кажется таким актуальным, но вопрос памяти важный. Неизвестно, когда мы сможем получить доступ к архивам по депортации и другим военным преступлениям, которые случались на территории современной России. Но уже сейчас мы можем сохранить данные, сохранить память и не бояться, что все это будет стерто из истории и разрушено.
Про методы работы с данными
П: Было очень много открытых данных, которые находятся за 15 минут поиска. Были видео, как детей везут в лагерь «Ромашка», но на одной «Ромашке» наша работа не закончилась. Естественно, не все стратегии поиска сработали, мы пробовали множество способов. К сожалению, мы не можем раскрывать методологию, потому что продолжаем по ней работать.
У нас не было предположений, что дети находятся в конкретных местах, и нам достаточно найти доказательства, что они именно в этом месте. У нас непаханное поле пространств Российской Федерации, Беларуси и оккупированных территорий Украины, и мы работаем ручным поиском вслепую. Допустим, ты находишь в случайной группе «ВКонтакте» новость примерно такого содержания: «Мы неравнодушные люди, и мы заботимся, поэтому сейчас к нам в детдом приехали 90 детей из детского дома в ДНР. Мы поговорили с ними, они такие классные, надеемся, скоро их усыновят». На основе такого поста мы понимаем время прибытия, количество детей, их местонахождение, и, возможно, даже находим фотографии.
Л: Все стратегии мы внедряли срочно. У нас было ощущение, что власти будут пытаться скрыть эту информацию как можно скорее, особенно после того, как получили ордер Международного суда. Например, мы пробовали анализировать, какие эвфемизмы могут использовать, чтобы называть депортированных детей. Потом мы думали искать по гневным комментариям, потому что бывает, что помощь беженцам вызывает злость у людей. Какие-то методы работали, а какие-то нет, но в любом случае все так быстро меняется, что у нас нет возможности автоматизировать процессы поиска.
П: У нас небольшая команда. Сперва мы все искали вместе, а потом распределились по отдельным задачам. Архивация, поиск и другие задачи — абсолютно равны в приоритетности. Без архивации невозможно передать данные в международные организации, к примеру.
Про будущее
П: Хотелось бы улучшить сайт, расширить сотрудничество с правозащитными организациями, дополнить информацию для родителей, которые ищут своих детей, и для самих детей, ищущих родных. Самое первое, что нужно делать родителям и детям, — обращаться в гуманитарные проекты cогласно нашей брошюре. К сожалению, ни в коем случае не рекомендуется родителям приезжать на территории России для поисков детей, как бы ни хотелось! Это небезопасно сейчас. Мы не хотим, чтобы появились новые гражданские заложники, поэтому просим вас, обращайтесь через гуманитарные организации!
У нас нет прозрачных механизмов возвращения детей в международном праве. Причем это не только про детей, а про всех гражданских заложников. По сути, дети — это несовершеннолетние гражданские заложники. Я не понимаю, почему международные институты не заинтересованы в том, чтобы создать эти законы быстро. Чем больше мы тянем, тем тяжелее детей будет вернуть.
Мы, как гражданское общество, можем повлиять на ситуацию несколькими способами. Правозащитники и активисты могут направлять драфты законов международным организациям. Но чтобы эти документы скорее рассмотрели, нужна большая поддержка общества — не просто пикеты украинцев, но и поддержка со всего мира, потому что гражданские заложники есть не только в этом военном конфликте.
Почему мы, как международная общественность, до сих пор не выработали практики по работе с гражданскими заложниками? Это реальные люди, жизни, семьи, которые потеряли детей. Для того, чтобы с ними могло произойти что угодно. Маленький человек без правового статуса, что он*а может сделать? Если у нас на мировом уровне не выработаны варианты оперативного перемещния, обмена, возврата людей, значит, у нас остается легитимное пространство для замалчивания. На такие военные преступления должен быть быстрый ответ. Мы не можем 15 лет утверждать бумажки, когда людям нужна помощь прямо сейчас. Это несправедливость мирового масштаба.
Л: При этом люди, которые принимают международные решения, осознают тяжесть таких преступлений. Ведь именно за депортацию детей Путина заочно арестовали, не из-за Бучи или других военных преступлений. Это одно из самых страшных военных преступлений, которое приравнивается к геноциду. Однако говорить об этом громко — страшно, потому что это может ухудшить ситуацию тех, кто находится в плену.
П: Как показывает практика, как только общественность узнает о нахождении в конкретном месте гражданского заложника, его перестают бить. Насилие любит тишину. Мы не можем публиковать истории, снимать фильмы о том, как депортированного ребенка возвращают домой и везут от границы до границы, потому что идет война. Но говорить о том, что найдено больше 250 точек местонахождения детей, — нужно! Менять правовые механизмы, работать сообща, возвращать детей, гражданских заложников — нужно!
Да, наша психика не может быть в постоянном стрессе, но без нашего участия все само не наладится. Если мы не можем найти в себе сострадание, то нам не на чем будет солидаризироваться.
Л: Многие активисты устали и отчаялись. И я призываю, если возможно, вызвать в себе праведную злость. Потому что именно такая злость дает силы действовать дальше и делать что-то — спасет, даст увидеть, что можно на что-то повлиять, что ты — часть большой силы. В отличие от бездействия, которое только затягивает в отчаяние.
Если вы хотите помочь проекту: напишите на почту (вы правозащитник/расследователь) [email protected]. Если вы хотите помочь финансово — ссылка на Patreon, крипта через Every Human Being (написать с пометкой Kids).