Как литература реагирует на российскую военную агрессию? Что становится невозможным, а какие новые инициативы запускаются? Ольга Тараканова рассказывает о площадках для публикации, онлайн-курсах, магазинах и встречах офлайн, которые появились вследствие войны и реагируют на нее, либо помогают осмыслить ситуацию исторически.
Литература на российской территории подвергается цензуре. Диапазон широк — от недопущения издательств феминистской направленности к участия в фестивале «Красная площадь» до удаления фанфикшна с упоминанием войны с сайта Ficbook.net его администрацией. Авторы прекращают сотрудничество с крупными издательствами в связи с их позицией по поводу войны, как, например, Ксения Букша, которая отозвала права на издание своей следующей книги у «Редакции Елены Шубиной» (часть «Эксмо-АСТ») после их официального поздравления поддерживающего войну Захара Прилепина с днем рождения. Гиганты покупают небольшие издательства: Individuum и Popcorn Books, которые принадлежали Bookmate и издавали книги с открыто политическим содержанием и ЛГБТ-литературу, с июля вошли в «Эксмо».
Вместе с тем война спровоцировала появление новых литературных инициатив. Некоторые из них фокусируются именно на российской военной агрессии в Украине. Другие работают с предпосылками, последствиями и контекстом этой и других войн — империализмом, историей и будущим литературы на языках разных национальностей, состоянием речи во время репрессий и протестов. Все вместе они перекраивают или даже ставят под вопрос такие понятия, как российское и русскоязычное литературное поле. Теперь нужно учитывать смежные с словесностью или даже удаленные зоны, которые прежде редко попадали во внимание.
Деколонизация
Сообщество Write Like a Grrrl (WLAG) в июне открыло запись на курс «Семейная этнография: как деколонизировать свое письмо», зарезервировав половину мест в группе для женщин* из национальных республик РФ. Участницы не просто пишут литературные тексты, но обращаются к непроговоренному историческому опыту: «Мы будем работать с семейной памятью, интервьюировать бабушек и дедушек и пытаться осознать через рассказы и эссе прошлое не только своей семьи, но и более широкий контекст настоящего и будущего».
Курс придумала и ведет Эльмира Какабаева, которая еще раньше, в апреле, сама запустила аналогичную программу для женщин казахстанского происхождения.
Когда я после начала войны уезжала из Москвы, которую считала домом последние восемь лет, в Алматы, где выросла, уровень страха зашкаливал. Взгляд вовнутрь, на историю своей семьи, дал возможность справиться с этим страхом, уйдя в воображаемый мир. В то же время, насилие и агрессия снаружи породили желание разобраться с собственной идентичностью, семейной историей.
Хотя саму организаторку больше интересовал взгляд на поколение бабушек и дедушек или даже глубже, участницы много говорят о конфликтах в отношениях с поколением матерей.
Курс для российского WLAG повторяет программу оригинального казахстанского курса, хотя приглашенными спикерками стали специалистки по деколониальной практике, живущие или выросшие в Якутии и Бурятии. В то же время, Эльмира замечает, что в московском литературном пространстве раньше чувствовала, что ее опыт, связанный с казахстанской идентичностью, воспринимается как «не экзотический, но чужой». Работа с участницами, живущими или выросшими в Казахстане, дала возможность и прожить «напряжение из-за соседа-агрессора», и углубиться в собственную историю, поиски своей идентичности. И сейчас именно тот опыт, вокруг которого выстроен казахстанский курс, оказался необходим российским участницам.
«Деколониальность курса — в интуитивном внимании к истокам, корням, пусть они и частично воображаемые. Родственники недоговаривают о прошлом, и здесь включается фикшн — литература. Мы можем дописать историю и имеем полное право это сделать», — говорит Какабаева.
Медиа и литература
«Когда я думаю о крымскотатарскости, я думаю о винограде, увивающем беседку во дворе нашего дома в Акъяре», — пишет анонимный автор крымскотатарского происхождения для рубрики «Голоса читателей» в медиа «Беда». Издание запустилось в начале июня и стремится «изучить происхождение российского имперского проекта, вопросы деколониальности и стратегии сопротивления».
У «Беды» исследовательские подход и интонация, но артикулирован также интерес «не только к академическим и институциональным [материалам], но и производимым снизу — от художественных практик до вовлеченных наблюдений и личных дневников». Создатели «Беды», тоже анонимная команда, рассказывают, что сейчас готовят к выпуску несколько материалов, которые будут развивать деколониальный взгляд на искусство, в том числе и на литературу.
The Village в середине июня запустил литературную рубрику. «Мы хотим расширять пространство текста и рассказывать читателям истории не только с помощью журналистских материалов, но и более прямым способом. Тексты в формате «я-высказывание» могут раскрыть эмоции человека и художественно их осмыслить», — объясняет редакция. Первый вышедший в медиа рассказ был посвящен трудностям в отношениях с родителями после начала войны, второй напрямую не касался боевых действий, но тоже затрагивал темы «горя и усталости от смерти людей».
Готовность публиковать художественные тексты появилась у редакции The Village после спецпроекта с литературным журналом «Незнание». Опен-колл в «Между нами» был объявлен за три дня до начала войны, но выходили тексты в промежуток с апреля по июнь. Многие работы рассказывали непосредственно об украинских событиях, некоторые обращались к насилию в других формах.
История литературы
В публичном просвещении в области литературы вырос интерес к истории литературы и книгоиздания в эмиграции. Ценны материалы, которые выходят за рамки самых широкоизвестных случаев.
В Казани в июне прошла дискуссия о татароязычных писателях-эмигрантах. Для тех, кто жили в 19, 20 веках и сейчас, новым местом связи с большим миром оказывается, в первую очередь, Турция, там выходят книги и появляются критические по отношению к советскому/российскому государству публикации или издания. В то же время, феномен политической эмиграции не ограничен современностью, были упомянуты и рукописи 14 века, в которых тоже переплетаются тоска по родным землям и критическое отношение ко власти на них (дискуссия и ее расшифровка — на татарском языке, однако автоматический перевод дает доступ к основным именам и смыслам, только не справляется со словами, собственно, «эмиграция», переводя его как «мухаджирлик», и «эмигранты», которые становятся почему-то «моджахедами»).
Обзор русскоязычных эмигрантских газет и журналов, которые выходили в Лондоне, Цюрихе, Париже, Берлине и Нью-Йорке, предлагает фокус не на именах, а на изданиях, то есть позволяет составить представление об институциональной истории русскоязычной литературы. За исключением народнической газеты «Вперед!» (1875–1877) и просоветской «Накануне» (1922–1924), эмигрантские редакции работали впечатляюще долго: от пяти до двадцати трех лет.
Антивоенная документация, архивация
Сейчас издания, реагирующие на войну, работают в основном онлайн. Почти все проговаривают в приглашениях к публикации возможность анонимизировать текст. Непосредственно на текстах о российской военной агрессии на украинской территории сосредоточены ROAR (Russian Oppositional Arts Review), «Интервал», «EBB / ЭББ», «р\а\з\н\и\ц\ьi».
ROAR представляет собой скорее архив, чем журнал: в каждом из двух вышедших номеров от апреля и июня — около двухсот публикаций. Проект, инициированный писательницей Линор Горалик, не отбирает тексты, но публикует все, что прислано и имеет отношение к заявленной теме. Кроме русскоязычных и англоязычных прозы, стихов, эссе, публикуются также визуальные материалы.
«Интервал» запустился и объявил первый опен-колл в конце июля. Создательницы ждут текстов на украинском и русском языках, чтобы «задокументировать то, что происходит с нами прямо сейчас: утрату, смерть, насилие, бегство, страх, боль». Команда журнала анонимизирована, в неё входят писательницы, художницы и исследовательницы, выросшие в Донецке, Киеве, Новомосковске, Пскове, Алматы и Кызыле и живущие сейчас в разных странах.
«Русскоязычная писательская и литературная среда представлена преимущественно белыми женщинами и мужчинами. На некоторые темы — хотя бы те же «популярные» сейчас темы колониализма, расизма, национализма — невозможно рассуждать внутри этого пузыря. Присутствие в редакции людей с качественно другим опытом и видением обогащает и освежает весь концепт журнала», — говорит одна из создательниц.
Другая инициаторка «Интервала» добавляет: «Я украинка, и мне бы очень хотелось, чтобы как можно больше украин_ок делились тем, что происходит с ними сейчас. Очень хочется увидеть тексты, написанные на украинском языке. Сегодня необходимо говорить, действовать. Письмо — тоже действие. Мне кажется, документирование — одна из стратегий письма, которая представляется возможной в сегодняшнем контексте».
«EBB / ЭББ», в отличие от сфокусированного на украинской стороне «Интервала», ищет тексты о российском обществе и государстве «во времена катастрофы», чтобы понять, «каково это — оказаться на неправильной стороне истории». Зин многоязычный: все материалы переведут на русский и английский, но принимают тексты также на языках национальных республик РФ и на других языках, если они написаны людьми, жившими до 24 февраля 2022 года в России.
«р\а\з\н\и\ц\ьi» запустились в конце июля, и до сентября принимают русскоязычные поэзию, прозу и нон-фикшн в первый номер «в о й н а»: «Пять месяцев бездарного бессмьiсленного пиздеца — ужас, страх, стьiд, отчаяние, бессилие. На эмоциях уже мозоли, голова остьiвает, кристаллизуются мьiсли. Мьi ждем их». В редакцию входят русскоязычный писатель в эмиграции Игорь Тибман и анонимная редакторка из Украины. В описании журнала основной акцент сделан на отсутствие цензуры.
В журнале не будет вообще никакой цензуры, мы не будем соблюдать законодательство РФ. 24 февраля я понял, что не вернусь в РФ, и делать там писательскую карьеру я больше не могу. Этот журнал в том числе площадка для тех, кто больше не может там ничего.
Еще два проекта — зины «Хлопок» и зин «Прошу принять меры» проекта Gonokokk — тоже реагируют на войну, но задают чуть большую дистанцию относительно нее. «Хлопок» ставит целью задокументировать искусство, которое «создается как ответ <…> на агрессию властей». Создательницы принимают и работы, созданные до начала войны, за первую неделю опен-колла на рубеже мая и июня они получили более 100 заявок. «Хлопок» появится в печатном формате, деньги с продаж перечислят организациям, которые работают с украинскими беженцами. Сообщество инициаторов «Прошу принять меры» с конца июля до начала сентября предлагает всем желающим «написать донос, но отправить его не в правоохранительные органы», а «на почту» редакции. Инициаторы говорят, что проект «не антивоенный», но реагирует на «»новые» темы, которые в связи с последними событиями стали появляться в информационном пространстве: цензура, доносительство и пр.»
Инфраструктура и ее распад
Многие потребители российской литературы оказались в эмиграции, где интересующие их книги было нельзя купить. Две инициативы в этом направлении появились в Тбилиси: книжные Dissident Books и Auditoria. Оба магазина открыли эмигранты из России, оба проекта сфокусированы по большей части на русскоязычных книгах и мероприятиях.
Инициативы российских эмигрантов в зарубежных городах часто вызывают аргументированную критику. Например, конфликт вокруг «Посольства эстетических удовольствий» в Ереване, создатели которого хотели бы «развить идею того, что мы все граждане мира, резиденты какого-то фэнтезийного государства». Но как оценивать инициативы, не живя (желательно много лет, а не месяцев) в том же городе, где они возникают, и не будучи знакомыми с его ритмами и привычками, я себе не представляю.
Несмотря на очевидную антивоенную или хотя бы учитывающую войну направленность многих проектов из этого текста, между их создателями тоже есть напряжения, разногласия. Так, команда «Интервала» говорит об обесценивании опыта украинских граждан в опен-колл «р\а\з\н\и\ц», соинициатор «р\а\з\н\и\ц» рассказывает о важности отличий от ROAR и т.д. Но находятся ли вообще эти и все остальные проекты из обзоры в одном поле? Может быть, рассматривая их вместе, мы упускаем их суть?
Чтобы подробно говорить об «Интервале», нужно представлять себе украинский и украиноязычный литературный процесс (например, одна из соредакторок журнала, отвечая на мои вопросы, упомянула деятельность сообщества PEN Ukraine, украино- и англоязычного). Чтобы говорить о книжных в Тбилиси, нужно представлять себе инфраструктуру этого города, да и вообще Грузии или, может быть, региона (скажем, Южного Кавказа, если взять за пример транснациональный проект Chai Khana Media). Чтобы понять предпосылки и представить перспективы «Семейной этнографии», нужно ознакомиться хотя бы с идеей шежере — родословной до седьмого колена у тюркских народов, куда, однако, принято вписывать только мужские имена.
Возможно ли представить человека — например, литературного критика — который находит время и силы погрузиться во все эти контексты сразу? Можно ли представить текст, который будет насыщен деталями, одинаково глубокими и родными для потенциальных читателей всех этих проектов? Я не могу.
Во внимании к новым контекстам, прежде почти не проявленным в этом самом российском литературном поле, можно увидеть состоявшуюся деколонизацию, преодоление российского империализма, который царствует много лет и в художественной критике. По-моему, это ошибка. Стремление всеми силами удержать все вместе, в состоянии непрерывного, но почти всегда поверхностного межкультурного диалога — имперское стремление. На каком языке ведется этот диалог? На русском. Ну вот.
Расширение — это, читай, захват новых территорий. Что, если деколонизация требует, наоборот, фрагментации, распада на маленькие общности и территории? Что, если покинуть общее поле, бросить войну с авторитетными агентами империализма на нем, а встроиться в совсем другие поля — маленькие, но насыщенные — и раствориться в них? Скрыться, измениться под чужим (или новообретенным, забытым родным) влиянием, а уже после этого на новых основаниях вступать в диалог — может, публичный и всем заметный, а может, и частный, соседский, но еще более плодотворный.