Комитет «Гражданское содействие» — одна из старейших правозащитных организаций России. Уже 30 лет ее сотрудники помогают беженцам, лицам без гражданства и трудовым мигрантам достойно жить, работать и учиться. Но как команда Комитета работает с февраля 2022 года, когда в их работе возникла особенно острая необходимость и количество обращений многократно увеличилось? С какими трудностями сталкиваются сотрудники «Гражданского содействия» и те, кому они помогают, Теплице рассказала руководитель Комитета Светлана Ганнушкина.
Светлана Ганнушкина — российская правозащитница, педагог и общественный деятель, председатель Комитета «Гражданское содействие», член Совета и руководитель Сети «Миграция и право» Правозащитного центра «Мемориал». Награждена премией Немецкой секции «Международной амнистии» за выдающиеся заслуги в области защиты прав человека и орденом Почетного легиона — высшей государственной наградой Франции. В 2014 году стала лауреатом премии Московской Хельсинкской группы за исторический вклад в защиту прав человека и в правозащитное движение, а в 2016-м получила альтернативную Нобелевскую премию в Швеции (премию «За правильный образ жизни» фонда Right Livelihood).
— Светлана Алексеевна, как изменилась деятельность Комитета «Гражданское содействие» за последние 2,5 месяца? Как вы работаете сейчас?
— За это время поток обращений к нам увеличился в несколько раз. Обращаются в основном беженцы из Украины — и те, кто живет в России давно и сейчас не может вернуться на Родину, и те, кто приезжает сейчас. Эти люди особенно травмированы, и им очень тяжело. Безусловно, в связи с этим возникает определенная обстановка внутри организации, и психологически непросто всем нашим сотрудникам. Нелегко чувствовать себя и помогающим людям, и ответственным за то положение, в котором они находятся. Это двойная тяжесть, которую невозможно преодолеть, — она объективно объяснена.
Еще мы видим: то, что мы сейчас делаем, вызывает у некоторых настороженность — как будто мы действуем в партнерстве с государством, насильно вывозящим из Украины в РФ. Но мы так не делаем. Мы помогаем тем, у кого не было выбора. Они сидели в бомбоубежищах и боялись за свою жизнь. Пришел автобус, и им предложили увезти их в безопасное место. Конечно, они согласились.
Справа: беженцы в очереди в Комитет.
Сегодня на работе мы регулярно слушаем страшные истории о фильтрации на границе. У многих смотрят телефоны, ищут татуировки и пытаются найти какие-то зашифрованные послания, задают каверзные вопросы. Например, молодую женщину пригласили на фильтрацию — она одна, а там пять вооруженных мужчин. Как она должна себя чувствовать? Другая спросила одного из таких вооруженных, что происходит с теми, кто не проходит фильтрацию. А тот ответил: «А не знаю, я десятерых расстрелял, а потом считать перестал». Если это шутка, то как реагировать на нее?
Читаем ужасающие жалобы. Людям просто страшно за себя и своих близких. У женщины не пропустили через границу сына, она не знает, где он. В другой семье из трех женщин и одного мужчины через границу женщин пропустили, а молодой человек исчез. Я отправила обо всем этом запрос Москальковой [уполномоченный по правам человека в Российской Федерации. — Прим. ред.], но ответа до сих пор нет.
И в целом бывает разное: недавно в наш офис ворвался молодой человек и стал кричать, что мы «помогаем нацистам». Мы постарались держать себя в руках, показали ему, кому на самом деле помогаем, — это обычные семьи из Украины, которые приехали сюда спасать свои жизни. В итоге он успокоился. В общем, как вы понимаете, у нас сейчас невесело.
— С какими трудностями сейчас сталкиваются беженцы из Украины в Россию?
— Финансирование идет из Ростовской области, и бюрократические процедуры с получением помощи в Москве очень длительные и непростые. Беженцам полагается помощь в 10 тысяч рублей. И на сегодня ее смогли получить два-три человека из сотен. А беженцам нужны деньги. Когда они есть, они могут сами решить, на что их потратить: одежда, еда, средства личной гигиены.
Сложности и с жильем. Под Москвой мало мест для размещения беженцев, и МЧС не помогает в случае если нам некуда отправить человека. К тому же много жалоб на пункты временного размещения. Говорят, что отняли документы, жалуются на плохое питание и полное отсутствие денег, недостаток сменной одежды.
Мы полагаемся на людей, которые предлагают разместить беженцев у себя. Но, увы, и среди волонтеров встречаются разные люди, некоторые ведут себя непорядочно. Например, недавно одинокий мужчина вызвался разместить у себя девушку. Она насторожилась и спросила, не будет ли он к ней приставать. На что он ответил: «Не уверен». Это была большая травма не только для этой девушки, но и для нашего сотрудника, который не ожидал такого от волонтера.
И в целом этим людям тяжело, многие хотят вернуться домой. И, как это бывает с большинством беженцев, хотят они вернуться не в то, что есть и будет, а в то, что было. А того уже нет.
— В каком режиме сейчас работают волонтеры и сотрудники? Скольким людям вы помогли за эти 2,5 месяца?
— У нас две горячие линии, на которые звонят каждый день с утра и до ночи. Четыре рабочих места для первичного приема заняты все время. Ведем прием три раза в неделю, как и раньше. И выделяем время на дополнительное интервью и обработку той информации, что уже получена. Юристов двое, они также ежедневно принимают людей. Так же и врач. Я тоже участвую в приеме и обсуждении дел.
Всего за 2,5 месяца мы помогли уже более чем тысяче людей.
Волонтеров у нас было 50, а сейчас 120. Еще другие волонтерские организации сами объединяются и тоже помогают беженцам, сотрудничают с нами. То, как они быстро самоорганизовались, напоминает мне конец 80-х и начало 90-х: мы тогда тоже объединились для помощи бакинским беженцам, и с этого и началась наша организация.
— Знаете ли вы, почему вас выселили из старого офиса?
— Это случилось 24 февраля 2022 года. К нам пришли сотрудники департамента имущества, сменили замки, опечатали дверь и выселили нас из нашего офиса, которым мы пользовались десять лет. Офис был бесплатный. Мы быстро нашли новый, который арендуем уже платно. Из-за переезда потеряли только один приемный день. Деньги взяли из нашего неприкосновенного запаса.
Помню, в 2011 году нам звонили и говорили: выбирайте себе скорее место, мы должны доложить Собянину. Тогда президент Медведев издал указ, чтобы нам бесплатно выделили офис в Москве. А теперь попытки договориться с властями ни к чему не приводят. Нас выселили, и мы снимаем жилье за большие деньги, которые могли бы пойти на помощь людям.
— А как на вас сказывается статус иноагента?
— Из-за статуса иноагента нас и выселили. Каждый из нас чувствует угрозу, что за какое-либо наше выступление или высказывание нас назначат физлицами-иноагентами. И в принципе все время появляются новые ограничения для нас, принимаются бессмысленные законы — чем дальше, тем хуже. Раньше иноагенты должны были делать только формальные вещи — чаще и строже отчитываться о своей деятельности, везде указывать свой статус. В Конституционном суде нам, помню, сказали, что наши права не нарушаются этими правилами. Хотя мы и это считаем дискриминацией. Почему отчетность у нас должна быть сложнее, чем у других организаций?
А теперь все еще сложнее — сокращается поле нашей деятельности. Мы не можем заниматься просветительством, а значит, проводить семинары по правам человека и даже уроки русского языка (казалось бы, совсем не политическое дело, но нам хотят и это запретить).
Кроме того, теперь мы не получаем помощь от государства и не можем войти в реестр некоммерческих организаций — исполнителей общественно полезных услуг, хотя мы помогаем уязвимым группам — мигрантам. Однако постановлением Правительства № 89 было решено, что теперь мы не можем считаться таковыми. А сейчас мы хотим сделать подборку программ по помощи мигрантам и представить властям список их проблем для решения. Но как мы это сделаем, если мы иноагенты?
— Как Комитет справляется со всеми трудностями, где вы и ваши благополучатели получаете поддержку?
— Pro bono психологи для «помогающих профессий» помогают нашим сотрудникам, мы обращаемся к ним. Для наших благополучателей у нас в штате есть психолог, и он при необходимости консультирует всех. Мы также оплачиваем необходимую помощь и лекарства.
Эта помощь действительно важна. Например, один раз мы уговорили обратившегося к нам молодого человека проконсультироваться с психиатром. И это круто изменило его жизнь: ему оказали необходимую поддержку, помогли стабилизировать его состояние и стать самостоятельным. Затем мы купили ему компьютер, и теперь он работает и сам обеспечивает себя: выполняет заказы по компьютерному программированию и дает уроки нескольких иностранных языков.
— Как может помочь беженцам каждый из нас?
— Деньгами, прежде всего — совершить пожертвование в наш Комитет. Это всегда необходимо и сейчас особенно. Можно также стать волонтером: они нужны на сопровождении заявителей в госучреждения и на переводах в судах и на приеме в Комитете, на занятиях русским языком с детьми и взрослыми, на публичных мероприятиях «Гражданского содействия» и для помощи на складе. Но особенно актуальна сейчас помощь вещами и продуктами: можно привезти в наш офис продукты длительного хранения, средства личной гигиены и особенно одежду в хорошем состоянии, лучше всего новую. Мы всегда подчеркиваем: у нас не бездомные люди, а вынужденные переселенцы. Они привыкли к цивилизации, они не могут жить на улице, и им нужна эта поддержка — чиненая и чистая одежда, чтобы они не чувствовали себя униженными.
— Было ли что-то за это время, что вселило в вас надежду?
— Из положительных моментов могу выделить большую активность нашего населения в целом. Они готовы помогать беженцам из Украины. Возросли поступления от наших граждан, стало больше волонтеров — некоторая солидарность проявляется. Несколько зарубежных фондов также откликнулись и стали нас поддерживать.
Внушает надежду и количество волонтеров в стране в целом. Мы видим, как много людей самоорганизовались, запустили волонтерские проекты и инициативы. Они действительно очень много работают и много делают.
— Как вы сейчас видите будущее некоммерческого сектора в России?
— Не буду давать никаких прогнозов. Я уже заметила: плохие мои прогнозы всегда сбываются, а хорошие нет. Так что перестала прогнозировать.
— Что вы посоветуете сотрудникам НКО сейчас? Как им справляться с трудностями в это время?
— Думаю, депрессии у сотрудников нашего сектора нет: от этого помогают инъекции адреналина, а мы их от государства получаем регулярно. А как справляться с трудностями — работать и помогать людям, которым еще хуже. У нас один рецепт.
