Марк Цукерберг переобъединил Facebook, Instagram и Whatsapp под брендом Meta. Почему само по себе это менее значимое событие для российского общества, чем содержание русскоязычных рецензий на еще не существующую метавселенную, «приземление» интернет-гигантов и споры в Twitter о пиратстве и стриминг-платформах? Авторка Теплицы Ольга Тараканова подводит итоги 2021 года.
Культура и технологии
«Это человек [северо]американской культурной традиции, у него большая корпорация и ему надо сделать ее еще больше», — иронично комментирует анонс от Цукерберга геймдизайнер и исследователь Александр Суслов в критическом тексте для русскоязычного медиа о будущем «сверхновая».
Затем Суслов объясняет, почему ставка Meta на использование VR-технологий для создания «бесшовной» сети, которая поглотит все — от видеозвонков и криптовалютных инвестиций до сексуальной жизни и видеоигр, не выглядит убедительно: «Мир активно нарезает себя на отдельные страты, партийные кружки, сетевые кланы, трампистов/антитрампистов, прививочников/антиваксеров и так далее. Цифровой Версаль требует нового Короля-Солнце как точки сборки, единого этикета и системы поведения. Но в нынешней реальности любой кусок сети может быть отключен локальным правительством […]».
Говорить о технологиях, в том числе и о цифровых платформах, имеет мало смысла в отрыве от культурного и политического контекстов. Прохладные реакции на Meta — а близкие по тону рецензии выходили и в Теплице, и даже Forbes — проявляют как минимум три важные тенденции, которые оформились в русскоязычном пространстве за прошедший год.
Действительно, это все более отчетливое разрушение идеала единого (со)общества, в котором стерты границы и различия и которое стремится к захвату все большего пространства. Расширение сферы влияния (вкупе с постоянным существованием Meta на грани антимонопольного законодательства, а иногда и за его гранью) выглядит теперь «[северо]американской культурной традицией», а не естественным человеческим желанием успеха. Напротив, все больше публичного внимания привлекают технологии анонимизации, создания сообществ с ограниченным доступом, защиты данных.
Исследования и экономика
Но вернемся к платформам и перейдем из зоны публичной критики в зону исследований. В 2021 году одним из ключевых теоретических нововведений стал термин Actually Existing Platformization (AEP), который высвечивает еще одну сторону «метавселенских» идеалов и позволяет увидеть еще одну причину, почему реализовать их невозможно.
Термин представляет собой развитие идеи о «реально существующем» или «фактически существующем» (есть разные переводы на русский язык) неолиберализме (AEN). Еще в 2002 году урбанисты, социальные географы Нил Бреннер и Ник Теодор предложили различать «неолиберальную идеологию» — то есть набор представлений о том, что «свободный рынок» функционирует по своим неизменным законам и эти законы справедливы, — и проекты неолиберальных реформ, которые действительно разворачивались в разных городах.
Бреннер и Теодор указали, что действительная неолиберализация как процесс всегда встроена в «национальные, региональные и локальные контексты, которые заданы унаследованными институциональными структурами, легальными процедурами, регуляторными практиками и политическими противостояниями». Более того, взаимодействуя со всеми этими контекстами, неолиберальные реформы постоянно меняют их.
Применительно к платформам «actually existing»-подход предполагает перевод исследовательского внимания с общих принципов работы платформ, которые сконцентрированы в идее «платформенной экономики», на работу платформ в контексте разных рынков, например:
- на круг партнеров платформ и пользователей их API;
- на повседневность работников по отдельности и в сообществах;
- на изменения, которые происходят с разными региональными отделениями одной платформы, и пути развития похожих платформ в разных регионах в зависимости от государственной или муниципальной политики.
Корпус AEP-исследований, в частности, укажет (и уже указывает) на несостоятельность многих стратегий, которые сами компании часто используют для публичного позиционирования и продвижения.
Право и его отсутствие
Если теоретический фрагмент текста вас не убедил в раздробленности платформенной территории — вот пример. С 1 января 2022 года вступил в силу так называемый закон «о приземлении». В российский реестр зарубежных компаний, которые должны открыть здесь филиал, представительство или юрлицо и зарегистрироваться в Роскомнадзоре, вошли: Google, Apple, Meta Platforms, Twitter, TikTok, Telegram, Zoom, Viber, Spotify, Likeme Pte. ltd (Likee), Discord, Pinterest, Twitch.
Государственная риторика связывает введение закона «о приземлении» со случаями «цензуры» российских медиа на платформах. Всего за прошедший год таких случаев, по сообщению пресс-службы Роскомнадзора, было 51, а в число компаний, которые наиболее часто блокируют зарубежные платформы, вошли Sputnik и Russia Today. Так, в апреле YouTube заблокировал четыре ролика RT «из-за нарушений политик, включая «Правила в отношении ложной медицинской информации о коронавирусной инфекции COVID-19».
Как будет устроено правоприменение закона, пока не ясно. Но логика такова: филиал, представительство или юрлицо нужны, чтобы:
- представлять компанию в российских судах;
- блокировать или удалять контент по требованию российских органов.
Если компания не выполнит требования, то по закону может попасть под запрет на распространение рекламы (собственной на других платформах и чужой на своей платформе), прием пользовательских платежей, блокировку в поисковиках, частичную или полную блокировку, а также запрет на сбор и не передачу персональных данных. В список сейчас вошли 13 компаний, но ими дело не ограничится — под действие подпадают все зарубежные сайты, количество посетителей которых, подсчитанное по определенной в законе Методике, превышает 500 тысяч в сутки.
Технократия и институт критики
Российское государство вообще все активнее создает инструменты для контроля цифровой сферы. Из громких новостей — закон о внесудебной блокировке сайтов за «информацию, содержащую оправдание осуществления экстремистской деятельности». Но не только.
Еще в конце 2020 года функции Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям и по связи перешли в единую структуру Минцифры. Чем оно занимается? Например, разрабатывает трудовую платформу для иностранцев, работающих в России, которая позволит искать работу дистанционно и перейти на электронный документооборот.
Звучит неплохо, но контекст — ужесточение миграционной политики. Так, с декабря при въезде более чем на три месяца не для работы нужно будет получить ID-карту с отпечатками пальцев и фотографией. А в ноябре глава Следственного комитета Александр Бастрыкин вообще размышлял, не ввести ли геномную регистрацию «всех трудовых мигрантов, въезжающих в Россию из стран ближнего зарубежья». Хотя сейчас обязательной геномной регистрации подлежат осужденные и отбывающие наказание за совершение тяжких или особо тяжких преступлений, а также всех категорий преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы личности.
О том, почему националистических заявлений за последний год стало больше, есть публичная аналитика (например, на «Медузе» и в DOXA), но о том, как государственная цифровизация повлияет на российскую миграционную политику, пока нет. И тут давайте вернемся к рецензиям на Meta. Еще одна важная тенденция, которую они проявляют, — формирование запроса именно на публичную, доступную, но в то же время основательную и часто жесткую критику технологий в русскоязычной среде.
Область технооптимизма (и технократии) постепенно сужается до форумов об инновациях вроде «Архипелага 20.35» или WorldSkills, которые проводят Сколтех, другие инновационные кластеры, Нацпроекты России. Вместе с тем к публичному разговору о технологиях, в том числе о платформизации, все чаще присоединяются исследователи и художники. Они вскрывают противоречия технооптимистической риторики и в то же время стремятся переопределить будущее, пользуясь инструментами критико-утопического воображения.
Критика технологий разворачивается, в первую очередь, в медиа. Так, «сверхновая» запустилась еще в конце 2020 года, но полноценно проработала весь 2021, последовательно освещая такие темы, как: приватность и кибербезопасность в контексте «надзорного капитализма»; будущее работы в контексте автоматизации труда; способы утопического мышления в работах зарубежных исследователей и в буднях авторского коллектива медиа. А также рецензируя заметные книги о технологиях, которые в прошлом году выходили на русском языке (как русскоязычных авторов, так и переводные).
В Теплице перезапустился «Журнал» — я сама, работая над этим текстом, с интересом пересмотрела обновленную коллекцию тегов, то есть ключевых тем, на которые мы пишем. С более академическим уклоном публичной критикой технологий занимается и та же DOXA, в том числе публикуя оригинальные исследования — например, об электронных браслетах для заключенных как оружии.
Но не только в медиа. Не буду рассказывать про сериал «Игра в кальмара», тем более, что он хоть и про капитализм, но не про платформы. Расскажу про театральный проект Homo Digitalis — в нем сопоставлены творческий труд, интервью с научными сотрудниками из города Иннополиса о будущем технологий и труд по «очистке данных» (разметка лиц или эмоций на фотографиях, удаление спама), без которого алгоритмы и в том числе платформы не смогли бы работать.
Вот что пишет в казанском медиа Inde Камиль Гимазтдинов, который (в отличие от меня) сам видел работу: «Монотонный женский голос сквозь помехи размышляет об экологии, метавселенных и будущем. Это продолжается около получаса, после чего драматург тезисно пересказывает записи серией объемных, но наивных вопросов: «Чувствуете ли вы оптимизм в отношении будущего?», «Чем вы занимались бы, если бы не нужно было работать?» и так далее. Оставшиеся 15 минут спектакля занимает перечисление всех видов рода Homo через проекцию на стене и намеренно абсурдный диалог Мужчины и Женщины, состоящий из определений слов. Кликво[р]керы [Так в спектакле названы работники труда по «очистке данных». — Прим. ред.] заканчивают свою работу и, одновременно с этим, спектакль».
Активизм и пиратство
Наконец, еще одно, может быть, самое важное о видимости платформенного труда в российской публичной сфере — то, как продолжает работать профсоюз «Курьер». Созданный в июне 2020 года сотрудниками разных платформ доставки, «Курьер» за полтора года не только не рассыпался, как это часто бывает с низовыми инициативами, но и последовательно набирает вес. Например, более 130 млн долгов выплатил курьерам «Самокат» в результате профсоюзной работы. Полностью или частично после забастовок удовлетворял требования работников «Яндекс» в Адлере, Москве, Кемерово и других городах. Более того, появилась «Платформа солидарности» — профсоюз, присоединиться к которому и получить консультации по профсоюзной организации могут не только курьеры, но и другие наемные работники.
В общем, совокупное недоверие к платформам больших корпораций растет, превращается в отношение к ним по дефолту — и это третья тенденция, проявленная в том числе и в рецензиях на метавселенную. Закончу примером, который, может быть, удивит вас, а еще он формально выходит за рамки прошедшего года, но все равно кажется мне важным.
«[Е]сли зарплаты не хватает даже на подписку Netflix, то самое время менять работу, а не продолжать заниматься цифровым воровством на е*учих торрентах», — вот такой твит от 3 января 2022 года в персональном аккаунте спровоцировал дискуссию размером почти в тысячу ретвитов с комментариями, которая не утихала в русскоязычном сегменте все новогодние праздники. Эта дискуссия возвращается нас к разговору о «реально существующей платформизации». Вот, например, есть представление о том, что платформы, а здесь речь идет уже о стриминг-платформах, демократизируют потребление контента, но так ли это? Работает ли утверждение о демократичности платформ для российских рынков?
Ключевым контраргументом пользователей стало обращение к разнице средних зарплат в разных городах России. Также, поскольку дискуссия затронула не только стриминг, но и игровую индустрию, пользователи призвали разделить пиратство продуктов, произведенных корпорациями и выпущенных инди-разработчиками (независимыми небольшими компаниями).
А наиболее наглядным результатом стала попытка подсчитать, сколько действительно стоит подписка, которая позволит получить доступ к продуктам всех значительных стриминг-производителей — 4680 рублей в месяц. И это только кино, а ведь еще есть книги, те же игры, музыка. Кстати, экономические отношения музыкального стриминга с исполнителями, то есть соотношение между количеством прослушиваний и авторскими отчислениями, а также набором других факторов — отдельный важный сюжет. О пиратстве с фокусом на его правовые аспекты, политическую философию и технологический активизм, кстати, тоже написала в этом году «сверхновая».
Итак, три переплетенные линии года: рассыпаются идеалы «всеобщей связности» и бесконечного расширения; оформляется экспертная, но доступная публичная критика технологий в медиа, искусстве и профсоюзном движении; падает общий уровень доверия по умолчанию к платформам. Все это на фоне резкого ужесточения российской информационной политики и продолжающегося государственного проекта цифровизации.