Говорить о памяти можно на любом языке, не бывает плохих или хороших выразительных средств. Даже наоборот — графические новеллы о блокаде Ленинграда, комедии вроде «Бесславных ублюдков» и другие новые формы позволяют показать то, что было бы без них не видно и непонятно. Автор «Теплицы» Олег Уппит рассказывает, какие неочевидные выразительные средства позволяют говорить об исторической и частной памяти, и объясняет, зачем их использовать.
Личные истории
«Такая серьезная тема была представлена в виде комикса» — именно так ответили журналистам представители Московского дома книги, когда в 2015 году временно сняли с продажи «Маус» Арта Шпигельмана. Именно с этой книги — первого графического романа, получившего Пулитцеровскую премию, обычно начинают разговор про серьезные комиксы о страшных моментах истории.
Мыши живут в Восточной Европе, влюбляются, женятся, ездят на велосипедах и поездах, строят бизнес — кто маленький, а кто побольше. Потом приходят коты в строгой униформе со своими жестокими законами. Мышей ждет бегство за границу, тайники в подвалах, колючая проволока концентрационных лагерей, расстрелы и газовые камеры — эту историю вы знаете. Она до степени смешения похожа на сотни других, рассказывающих про Холокост. И выделяется именно тем, что она про нарисованных простым карандашом мышей, котов и свиней.
Однообразность и предсказуемость — это, пожалуй, главная проблема всех историй про Шоа — катастрофу европейского еврейства. Будь то «Пианист», «Дневник» Анны Франк или тот же «Маус» — мы можем следить за перипетиями жизни главных героев, привязываться, переживать и волноваться о том, как сложится в происходящем кошмаре их личная судьба. Но невероятного масштаба трагедия разворачивается независимо от того, выживут ли те или иные ее отдельные участники.
Это не только проблема, но и важная часть послания всех этих фильмов, текстов и, в том числе, комиксов — предсказуемость «черного фона» часто оказывается бОльшим посланием, чем движения фигурок героев на нем. Это и про глобальность происходящего ада, и про ту самую «банальность зла». Но однообразие часто мешает воспринимать эти истории — к чему взаимодействовать с болезненным, если результат, в общем, известен.
И тут оказывается, что именно формат комикса позволяет поговорить о катастрофе еще не виданным способом. А значит, рассказать о ней тем, кто отказывался слушать, или не мог это делать в других, более реалистичных и потому травматичных, форматах. Недаром и «Дневник» Анны Франк был в 1999 году пересобран в виде комикса и так получил новую волну популярности.
«Дурной тон» или понятный язык?
Графический роман оказался отличным форматом для личных историй о Холокосте, но далеко не самым спорным. В 2019 году много шума наделал Instagram-аккаунт @eva.stories — экранизация дневников 13-летней венгерской еврейки Евы Хейман, которая погибла в Освенциме в 1944 году. 70 историй, нарезанных по минуте и меньше — от записи, где героиня рассказывает, что собирается вести блог про школу и свои влюбленности, через вступление нацистских войск и появление желтых звезд на лацканах, до погрузки в поезд, идущий в концлагерь.
Частный проект поддержал и премьер-министр Израиля, и Белый дом, и голливудские звезды. Но, конечно, не обошлось без недовольных. Было множество комментариев о неуместности инстаграм-языка с его эмодзи и стикерами, о том, что от такого формата один шаг до селфи у ворот Освенцима, и о том, что такой выбор платформы — это оскорбление интеллекта современной молодежи и «дурной тон».
Часто разница была именно поколенческой. Так, внучка человека, пережившего Холокост, рассказывает в своем Facebook-аккаунте, что инстаграм-сериал был очень хорошо принят ее 12-летней дочерью. А вот представителям старшего поколения показалось вызывающим само сочетание площадки и темы. Здесь можно задуматься, были ли похожие проблемы у таких медиумов, как радио и телевидение, когда они возникали, или тогда все проходило гладко?
Что в России?
В русскоязычном пространстве, как ни странно, выбор «альтернативных» медиумов для темы Второй Мировой войны тоже уже не нов. Из недавнего можно вспомнить выпущенный в 2019 году графический роман Ольги Лаврентьевой «Сурвило». Это история ее бабушки, в девичестве носившей фамилию Сурвило, которая, единственная из всей семьи, пережила блокаду Ленинграда.
Работа документальная, Лаврентьева вручную перерисовала множество фотографий и документов. А все рассказанное — это события, записанные со слов бабушки. Понимая, насколько эта тема может быть болезненной, отмечу, что это очень светлый в итоге текст. Да, он про ужасные события, но в первую очередь — про человека, сохранившего доброту и любопытство, оказавшись в котле истории.
Еще один важный комикс о Второй Мировой — неожиданная японская адаптация «У войны не женское лицо» Светланы Алексиевич. Взгляд на события глазами девушек-добровольцев.
В России эксперименты с выразительными средствами, которые можно применять, рассказывая о войне, начались еще в 2009-м. Можно вспомнить «Первый отряд» — отчаянное аниме о пионерах-героях, которые сражаются с призрачными псами-рыцарями магистра фон Вольфа. Вероятно, создателям фильма Алексею Климову, Михаилу Шприцу и Ёсихару Асино он не казался тогда чем-то слишком уж дерзким. И действительно, выйдя в прокат, фильм не вызвал особого переполоха. Но прошло чуть больше 10 лет и, подозреваю, сегодня «Первый отряд» мог бы и не добраться до зрителя.
Одно дело — серьезные и трагичные истории, тем более в формате, привычном зрителю. Так, вряд ли у кого-то в Японии возникли вопросы, когда Хайао Миядзаки выпустил «Ветер Крепчает» — аниме об инженере, который разрабатывал военные самолеты, принимавшие самое деятельное участие в войне. Но как же быть с «Первым отрядом» (пионеры-герои в мистическом аниме, как так?!), «Бесславными ублюдками» или «Кроликом ДжоДжо»?
Мне кажется, стоит принять тот факт, что исторические фигуры бронзовеют и остаются позади, в тумане, размывающем очертания. Диктатор превращается в фон, как в «Кролике ДжоДжо», или вообще в мем, как в «Железном небе» или «Смерти Сталина». Это не оскорбительно и не ужасно. Это просто логика того, как течет время. Даже самые глупые, безответственные и дурацкие произведения не смогут посягнуть на трагические события прошлого, на память, потому что память выше и прочнее.
Нам всем есть о чем рассказать, и о трагическом, и о смешном, и обо всем вперемешку. Непроговоренное встает за плечами культуры и давит на нее, мешая расти. Возможность говорить о событиях прошлого — и уже давних, и случившихся пару лет назад — очень важна. Молчание порождает страх, отсутствие рефлексии — отсутствие ответственности, а идея «само пройдет» — глубинные внутренние повреждения коллективной памяти.
А что касается выразительных средств — ищите доступные, понятные и удобные вам и вашей аудитории. TikTok’и или короткие комиксы на три кадра можно использовать и чтобы рассказать личную историю или историю по работе. Например, если вы защищаете историческое наследие в городе, сторис про дома и улицы «доберутся» до аудитории быстрее, чем книги или лекции.
