Концепция этичных покупок уже неактуальна, активистская повестка конца 90-х – «контроль за соблюдением прав трудящихся и норм экологии на фабриках транснациональных корпораций» – устарела. Правозащитник Майкл Хоббс написал для HuffPost эссе о том, почему в современном мире придуманные западными общественниками методы плохо работают в развивающихся странах, пересказ которого публикует Теплица.
Помните вирусное видео, как в Берлине вендинговый автомат продает простые белые футболки по 2 евро, рассказывая историю 16-летней девушки, которая зарабатывает по 13 центов в час и работает 16 часов в день, чтобы сделать такую футболку? «Вы все еще хотите ее купить?» – спрашивает автомат у удивленного прохожего и предлагает ему на выбор «купить» или «сделать пожертвование» в пользу НКО.
Покупая «правильные» вещи и отказываясь от покупки «неправильных», люди могли протестовать: все хотели верить, что этого достаточно, чтобы помочь угнетаемым работникам индустрии пошива одежды.
Но этот подход больше не работает
Все началось в середине 90-х, когда в американской культуре сформировалось направление, протестующее против эксплуатации людей, – нагие люди устраивали акции возле магазинов Old Navy, Дженнифер Лав Хьюит принимала участие в подобных выступлениях, Radiohead советовали своим фанам читать No Logo Наоми Кляйн. В какой-то мере это сработало – большие бренды начали заниматься вопросами детского труда и принудительной переработки, улучшать условия труда с точки зрения безопасности и вреда здоровью, принимать меры по защите окружающей среды и вложениям в социальную среду.
Nike внедрила на фабриках по всему миру стандарты чистого воздуха, принятые в США, Levis сделал образовательный курс по финансовой грамотности для своих сотрудников. Целая экосистема независимых инспекторов и корпоративных советников возникла в ходе внедрения стандартов, которые по своей жесткости не уступали тем требованиям, которые к компаниям предъявляли НКО.
На за последние 25 лет индустрия одежды, мировая экономика, то, как товары производятся, доставляются и утилизируются, – все это сильно изменилось, а методы улучшения остались прежними.
Историю о трех огнетушителях любят обсуждать специалисты по корпоративной социальной ответственности. Инспектор шел по фабрике в Бангладеш и заметил на стене сразу три огнетушителя, которые висели один над другим. Он спросил, в чем дело, и менеджер ответил ему: мы проходим аудит по трем разным стандартам, каждый из которых требует от нас иметь огнетушитель, располагающийся на разной высоте над уровнем пола. Нам надоело перевешивать их каждый раз, когда приходит проверка, поэтому сейчас у нас есть по одному для каждого из требований.
Запретить все ужасные нарушения, внедрить западные требования к условиям труда и отправлять ревизоров оказалось несложным. Сложно было с помощью этих мер действительно изменить ситуацию на фабриках к лучшему, а не просто создать видимость.
Инспектор – это не детектив, который опрашивает работников, в реальности это скорее бумажная работа: пару дней он проводит даже не на самой фабрике, а в ее офисе, проверяя листы с рабочим расписанием, копии свидетельств о рождении, чеки оплаты сверхурочной работы. Владельцы фабрик используют систему сигналов, чтобы оповещать работников о приходе инспекторов – когда в цехе начинает играть музыка, детский труд прекращается.
У Nike даже есть образцовая фабрика на Шри-Ланке, но она находится на территории государства, которое живет по прежним правилам. По данным исследователя из Royal Holloway University, компании, заботящиеся о репутации, имеют на 35% меньше нарушений прав рабочих на фабриках Камбоджи.
Один из главных недостатков потребительского бойкота – его использования сегодня – он не попадает в цель: в потогонных цехах скорее делают вещи безымянных производителей. Кроме того, пока большие бренды налаживали мониторинг цепочки поставок, вся отрасль изменилась.
Еще в начале 90-х годов индустрия одежды жила по следующим циклам. Бренды делали 2-4 коллекции каждый год, большие заказы формировались на сезон, планирование шло на месяцы вперед. Сегодня индустрия не знает циклов, есть только продукт: если рубашка хорошо продается, компания заказывает у производителя-поставщика еще. Это вынуждает его быть гибким – если раньше он производил 4 единицы продукции за период, то теперь должен быть готовым сделать 300, если раньше ему на цикл изготовления нужно было два месяца, то теперь он должен уложиться в неделю.
Западные бренды перестали работать с одними и теми же поставщиками, а значит, можно забыть и о применяемых к ним стандартах. Появился новый тип посредника – мега-поставщики: большие конгломераты, которые получают скетчи дизайна, распределяют заказ между тысячами разных фабрик, пакуют товары и отправляют их в магазины, пока они не успели выйти из моды.
Это эфемерный бизнес – имея в своем распоряжении около 15 тысяч фабрик в 40 странах, компания-мега-поставщик Li&Fung не владеет ни одной из них. В 2013 году газета NYT опубликовала материал на работах фабрик этой компании: более 30 погибших работников, сотни людей, терявших сознание на производстве от плохого питания и грязного воздуха, десятки уволенных за попытки создать профсоюз.
Как следствие, о том, на какой фабрике произведен товар, не знают компании-бренды, а иногда даже и сами мега-поставщики. У расследователей есть примеры фабрик, которые брали заказы, в десятки раз превосходящие их возможности, а затем выполняли их через маленькие мастерские, а также фабрик, владельцы которых не знали, для кого они производят свою продукцию.
В ноябре 2012 года в Дхаке (Бангладеш) на фабрике Tazreen погибли более 100 человек. Там делались изделия с логотипами таких международных брендов, как Wal-Mart и Disney. Но за год до происшествия Wal-Mart инспектировала завод, вследствие чего пришла к выводу, что там нарушаются правила безопасности, и решила больше не работать с ней. Однако позднее бренд нанял мега-поставщика для размещения заказа на пошив одежды, а тот передал его по цепочке нескольким субподрядчикам, которые, в конечном счете, без ведома компании разместили заказ на той самой фабрике Tazreen.
На каждого сотрудника фабрики по пошиву одежды в Дели приходится еще несколько человек, которые делают то же самое, но не на фабрике, а дома или в специальных ремесленных мастерских. Это неформальные сотрудники, иммигранты, нанятые за несколько центов на период большого заказа. Особенность этих фабрик в том, что они делают продукт для внутреннего производства, – это не западные бренды, а индийские компании, торгующие сари в Индии, Бангладеш и Пакистане.
Западные рынки не так уж значимы для отрасли производства одежды в развивающихся странах – объем производства для продажи внутри страны в Индии и Китае в два раза выше объема для продажи в западные страны. Кроме того, эти страны продают свои товары друг другу. Население богатых стран слишком мало и в процентном соотношении будет все меньше, поэтому спрос будет исходить из развивающихся стран, и спрос этот будет на дешевые изделия.
Показателен пример Габона: страна поставляла в страны OECD древесину высокого качества, с соблюдением местных законов о защите прав трудящихся и устойчивого лесопользования и биоразнообразия. Начав затем торговать с Индией и Китаем, экспортеры стали продавать необработанную древесину. Это более дешевый продукт, а значит, чтобы зарабатывать, они стали конкурировать в объеме поставок, а не в качестве, поэтому стали вырубать в три раза больше леса.
Что может помочь в данной ситуации?
Потребительские компании предлагают нам влиять на ситуацию своими деньгами, но наши законы гораздо сильнее наших покупок. У Foxconn есть своя фабрика в США, в штате Индиана, и это не потогонный цех. Причиной тому не аудиторские проверки и не учебные классы для работников.
Просто фабрика расположена в стране с функционирующими институтами. Подобные институты могут появиться и в других странах, и именно к этому нужно стремиться, на это должны направлять свои усилия активисты, локальные и международные общественные организации, этого стоит требовать тем потребителям, которые считают, что им не все равно.
Пусть и покупка пары новых fair-trade кроссовок дает нам все еще больше удовлетворения, чем обсуждение скучной ерунды вроде создания механизма сбора жалоб или формализации трудовых договоров.